Мовою оригіналу
Уже в сентябре 2014 года (после активных боевых действий) все высшие образовательные учреждения заработали в обычном, практически довоенном режиме. На рабочие места вышли преподаватели и технический персонал, спешно составлялись списки студентов и работающих. Вопросов было множество, основные: отсутствие света, воды, связи и кадров. Студентов пересчитывали поголовно, из тех, кто остался в городе преподавателей, формировали новый кадровый состав, выбирая новых деканов, завкафедр и ректорат. Все было странно, скомкано и очень поспешно. Приемную кампанию продлили до конца октября. Брали буквально всех желающих учиться, на 2014/2015 учебный год убрали плату за обучения. Резерв поступающих пополняли за счет многочисленных «военных», кому для должности или звания нужно было позарез высшее образование. Это было смутное время, когда студентами стали буквально все – воплотив едва ли не детскую мечту стать студентом. Убрали возрастной ценз, а о том, что у поступающего уже было высшее образование, полученное на бюджетной основе, просто закрывали глаза. Не было базы и списков, студенты поступали ради стипендии. Поступали, числились до первой сессии, были отчислены и на следующий учебный год поступали снова. Учеба стала прибавкой к пенсии для пенсионеров, дополнительным доходом для работающих и способом самореализации для всех неустроенных. Местный диплом, не котирующийся больше нигде по всему миру, стал видеться иначе – как вложение в будущее, как способ самопознания, как инвестиция, как шаг для карьеры.
В списках студенческих групп стали числиться династии Ивановых или Петровых – это были семейные кланы в разных поколениях, кого удалось уговорить поступить учиться. За соседними партами могли встретиться дети, родители, тети и дедушки, внуки и племянники. Ивановыми или Петровыми заполняли недобор, агитируя поступать всю родню или всех, кого удалось сагитировать. В списках студентов числились отделами одного предприятия или соседи одного подъезда. Новые студенты делились впечатлениями, что диплом им особенно не нужен, но почему бы и нет, если так легко удалось поступить. С претензией стать политологом или философом поступали валютчики и артиллеристы, ресторанные певцы и торговцы на московских рынках.
Появилась новая мода – жить за три девять земель, а учиться здесь. Рассуждали просто – если будет нужно, диплом легализую, а нет, пусть лежит для других времен. Особо продвинутые родители учили так здесь своих разъехавшихся по всему миру детей. Заносили конверты нужным людям, а те обеспечивали диплом под ключ выехавшему ребенку. Истории о том, что студент живет в Эмиратах (Испании или Москве) были на каждом факультете. Но при этом такой студент четко посещал занятия, получал стипендию и сдавал в срок все экзамены.
Резко упали цены на дипломы и сессии. Преподаватели были рады продуктам питания и любой помощи, студенты это понимали. Раньше в пакетах несли элитный алкоголь, после 2014 года – овощи в мешках. Чуть погодя ситуация поменялась. Цены на дипломные работы выросли в $200, а за магистерские – $300. Появилась такса на готовые дипломные работы и сданную сессию в зависимости от специальности. Но систему высшего образования по-прежнему лихорадило. Все понимали, что дальше так не может быть – заканчивались родственники, у которых еще не было дипломов, абитуриентов катастрофически не хватало. Резко упала ценность высшего образования, о нем стали говорить пренебрежительно, понимая, что поступит учиться сейчас каждый. И гром прогремел. Произошло слияние специальностей. Вместо размноженных до войны (учителей, переводчиков и прочих) где-то в верхах решили, что каждый вуз должен специализироваться на чем-то своем, как раньше. То есть уже не студент выбирал, где ему учиться ближе к дому на психолога, а выбор у него был только один – учителей выпускал, как раньше, педагогический университет, аграриев и ветеринаров – аграрный, а людей творческих профессий – Матусовского. Здесь тоже все оказалось непросто. Вместе со специальностью стали переводиться студенты и преподаватели, но мест в других вузах многим не оказалось, что тоже вышло как бы случайно. Нужно было убрать человека – он попадал под оптимизацию и слияние. И слиянием сливали не нужных.
И еще резко упала ценность труда преподавателя. Образовался дефицит остепененных кадров, а молодежь перестала видеть ценность в этой профессии. Брать старшими преподавателями стали всех, кто только закончил вуз, чтобы закрыть пустующие ниши. Деканами стали те, кто никогда не стал бы им до 2014 года, а проректорами брали неостепененных, без стажа и ученых степеней и званий.
А после пришел новый кошмар – аккредитация под российские стандарты. Название специальностей как в РФ, те же шифры, те же бумаги. «Никаких ссылок на украинские источники», – кричали проверяющие. «Никаких отсылов к Украине и украинских баз практики». За это жестоко карали. Говорили о том, что скоро (вот-вот) Россия признает наши дипломы, раз уж мы так упорно тужимся под ее стандарты. И вузы начали выпускать тех, кому было не устроиться по новым шифрам здесь. Специальности, вакансий на которые не было. И после окончания стали требовать писем от предприятий о трудоустройстве – кошмар из кошмаров для выпускающих кафедр и выпускников.
